Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]

—   Даже так? — Девушка еле сдержала улыбку. — А вы не предвидите более близкой перспективы: как вы через пять-десять минут будете объясняться с Георгием Георгиевичем? Я ведь ему не безразлична...

Аркадий Семенович презрительно фыркнул.

—   Господи! Вот уж мне до лампочки — как там он к вам относится... Важно, что вы не безразличны мне...

—   Не понимаю, — сказала она. — Человек, перед которым вы так раболепствуете... И стоит ему на минутку выйти — готовы вывернуться наизнанку.

—   Полно вам, Оленька, — укоризненно сказал Гне­дых. — Вы же актриса... У вас что, не бывает: лакея играет мэтр, а короля — щенок?

—   На сцене...

—   Мир — театр, люди — актеры. Старик Шекспир умел обронить словцо, — мгновенно подхватил Гнедых. И вдруг без всякого перехода спросил:

—   А если я вам скажу, что он ушел по моей просьбе?

—   Ложь! — Оля гневно поднялась с кресла.

За соседней стеной, стиснув до синевы руки, лежал на диване Георгий Гeopгиевич. Он слышал доносящиеся через стену голоса, лицо его изображало бессильную муку.

—   Вы не обратили внимания на такую деталь: я ведь вас не спрашивал, где хозяин и скоро ли будет. Вам это ни о чем не говорит?

Оля смотрела на него со страхом.

—   Ну вот, видите. А вы говорите: шут гороховый. Человеку свойственно ошибаться.

Оля покачала головой:

—   Нет! Вы просто подлый и наглый клеветник! Так и знайте: я не поверила ни одному вашему слову. Прощай­те! — она решительно направилась к выходу.

Гнедых, вскочив с кресла, преградил ей путь.

—  Э, нет! Никуда вы не уйдете... Что же вы думаете, наш разговор был милой светской болтовней?

—   Это что, ловушка? — тихо спросила Оля. И с угро­зой в голосе предупредила: — Я сейчас закричу.

За стеной Георгий Георгиевич глухо застонал, пере­вернулся лицом вниз, закрыв руками уши...

—   Напрасно, — Аркадий Семенович усмехнулся. — У него же квартира старой постройки, стены толстые.

—   Господи! Что же это такое... — растерянно про­шептала Оля.

—  Честное слово, я хотел добром, — сказал Гнедых. — Но так или иначе, а я без тебя не могу!

Оля вдруг стремительно рванулась к двери, но Гнедых еще стремительнее перехватил ее, точным и уверенным движением заломив руки за спину.

—   Тихо, детка! — насмешливо процедил он. — Не таких скручивали. — Одной рукой сжав запястья де­вушки, другою он дернул выключатель торшера. Комната погрузилась в темноту.

Увидев, как погасло окно в квартире Орбелиани, Геннадий вскочил со своего каменного сидения, постоял, посмотрел секунду, другую и, круто повернувшись, тяжело зашагал прочь.

А в комнате продолжалась борьба. Слышен был глухой звук ударов, хриплый голос Гнедых:

—   Ты кусаться?! На тебе, на!

Внезапно девушка вырвалась из его рук, подбежала к столику и, нащупав тяжелую металлическую пепельни­цу, с размаху швырнула ее в окно.

Услышав звон разбитого стекла, мгновенно обернулся Геннадий. И тут он ясно услышал голос Оли:

—   На помощь! Помогите!

Как сумасшедший рванулся Геннадий Фомин в подъ­езд. Перепрыгивая ступени, он взлетел на третий этаж и с силой ударил кулаками в обитую кожей дверь.

—   Открывайте! Немедленно открывайте! — исступлен­но кричал он.

...Грохотанье в дверь услышали и в комнате. Гнедых, зло и молча оттаскивавший девушку от окна, выпустил ее, и Оля тотчас выскочила за дверь, в освещенную прихо­жую. И тут лицом к лицу столкнулась с выходящим из боковой комнатушки Орбелиани. Это произвело на нее такое впечатление, что она замерла на месте, с ужасом глядя на Георгия Георгиевича.

—   Вы? Здесь? — еле выговорила она.

Тот гневно вскинул голову.

—   Что вы, Оля! Я только зашел. Прошел прямо сюда... надо было. Не успел вот плащ снять. А тут шум, грохот какой-то. Да кто там барабанит? — уже овладев собой, крикнул он в дверь.

—   Открывайте! — послышался властный голос Генна­дия. — Иначе дверь вышибу!

—   По какому праву вы ломитесь в мой дом? — нахмурившись, закричал Орбелиани. — Это хулиганство!

Оля, прижавшись спиной к двери, стояла молча.

—   Ах, не откроете? — в голосе Геннадия послышалось бешенство. Дверь заходила ходуном. Чувствовалось, что она вот-вот слетит с петель. Орбелиани предпочел «узнать» голос.

—   Геннадий? Вы? Что случилось?

Он приоткрыл дверь, становясь на пороге, но Фомин просто отшвырнул его в сторону и решительно прошел в прихожую. Едва глянув на Олю, избитую, в разорванном костюме, он, ни слова не говоря, распахнул дверь в комнату. Там уже горел свет, и Аркадий Семенович пытался спешно привести себя в порядок. Однако это было нелегко сделать: из глубоких царапин на лице еще сочилась кровь, оторванный рукав халата никак не удавалось «приладить» на место. Увидев Геннадия, он растерянно и жалко заулыбался.

—   Геночка? Ну, слава богу, что хоть ты. А мы тут, видишь, пошумели немного... Напились...

—   Та-ак, — глядя то на девушку, то на Аркадия Семеновича, подал голос Орбелиани. — Кажется, и я по­нял. Так-то ты воспользовался моим гостеприимством! — гневно сказал он Аркадию Семеновичу. — А ну, вон из моего дома, подлец! — он широким жестом указал ему на дверь. — Быстро!

—   Дайте хоть одеться. Я сейчас, — смущенно бормо­тал Гнедых, направляясь в дальнюю комнату. Геннадий остановил его.

—   Погодите!

Повернувшись к Орбелиани, глухо сказал:

—   Извините меня, Георгий Георгиевич. Но тут уже вопрос не моральный... Совершено уголовное преступле­ние. Я должен задержать Гнедых. А вас попрошу позвонить в райотдел.

Орбелиани медленно покачал головой.

—   Не стоит. С этого подонка хватит просто вы­швырнуть его. Да и не в нем дело... Ему-то как раз в тюрьме самое место, — с наслаждением говорил он, глядя прямо в лицо кинорежиссеру. Он мстил ему за недавнее унижение и потому цедил слова медленно, со смаком. — Но ведь Оленькино имя затреплют, вот что противно. А это, считайте, крест на артистической карьере. Да и вообще... для девушки такое пятно... Нет, немыслимо!

—   Какое же пятно? — удивился Геннадий. — Она-то здесь при чем?

—  Э-э, Гена, вы что, не знаете людей? — поморщился Орбелиани. — Они же все это истолкуют иначе...

Он подошел к разбитому окну, внимательно осмотрел улицу.

—   Кажется, на наше счастье, все тихо. Можно избежать скандала.

—  Да вы что, други мои, белены объелись? — вдруг вмешался Аркадий Семенович, уже оправившийся от замешательства. — Вы что лезете не в свое дело? Мало ли что может произойти между мужчиной и женщиной? В таких случаях третий — не мешайся. Ясно вам? А тебе, Генка, я удивляюсь!

—   Ну, довольно! — резко оборвал его Геннадий. — Вы действительно взялись не за свое дело. Есть закон.

Он повернулся к девушке, стоящей все в той же позе — прижавшись спиной с стене.

—  Оля! — сказал он ровным голосом, подчеркивая официальный характер своих слов. — В данном случае все зависит от вас. Намерены ли вы привлечь к ответственно­сти гражданина Гнедых за попытку...

—  Да! — громко сказала Оля, с вызовом глядя на Георгия Георгиевича.

—  Тогда не о чем и толковать! — спокойно заключил Геннадий. — Есть заявление потерпевшей, неважно, устное или письменное. Гражданин, я должен доставить вас в...

—   Чепуха! — громко воскликнул Орбелиани. — Не слушайте ее, Геннадий. Оля сейчас в запальчивости, сама не понимает, что говорит. Одну минуточку... Оля! — повернувшись к девушке, веско сказал он, глядя ей в глаза. — Подумайте, в какое положение вы ставите себя да и меня тоже. В моем доме. Впрочем, это даже не главное. Вы остались с ним наедине. Ведь никому не объяснишь, что это вышло случайно, что я отлучился на минутку, что мне было необходимо отправить срочную телеграмму...

—  А вы, кстати, по-моему, никуда и не отлучались! — вставил Геннадий.

—  То есть? — вспыхнул Орбелиани.